Как независимые социологи проводят опросы в сегодняшних реалиях? 12 вопросов и ответов

1. Как выбирается тема для исследований и кто над ними работает?

В команде Филиппа Бикановa занимаются двумя направлениями исследований. Первое — это маркетинговые исследования под бизнес-задачи, второе — немаркетинговые социологические исследования, в том числе по Беларуси. Они могут проводиться под задачи конкретного заказчика (например, медиа обращается к исследователям, чтобы они помогли понять, почему белорусы не читают новости) или запускаться из личного интереса.

«Например, после начала полномасштабной войны в Украине нам было интересно измерить, действительно ли белорусов за границей начали дискриминировать, как к нам в целом относятся. Плюс у нас была гипотеза, что большинство белорусов, которые уехали, против Лукашенко и поддерживают Украину. Мы это проверяли и потом делились результатами с политиками и активистами, чтобы они могли ссылаться на исследование в деле отстаивания прав белорусов: не нужно принимать такой дискриминационный закон, потому что белорусы против войны», — объясняет Филипп Биканов.

Павялічыць

Любое исследование с опросом стоит денег, и просто на энтузиазме его провести невозможно. Так, исследование национальной идентичности белорусов, которое проводится уже пятый год подряд, поддерживает немецкий фонд Фридриха Эберта, чтобы понимать политическую ситуацию в Беларуси и быть готовыми к переменам.

В команде Филиппа Биканова работают восемь исследователей. Не все из них имеют социологическое образование, но все обладают многолетним опытом работы с анализом данных. Над одним исследованием могут работать от двух до четырех человек. На исследование уровня опроса о национальном самосознании уходит до трех месяцев.

2. Где проводят исследования и как в них принять участие?

На онлайн-панели — сайте-платформе, на котором регистрируются белорусы, чтобы за деньги участвовать в исследованиях (конкретную ссылку исследователи не хотят называть в целях безопасности).

Процесс следующий: при посещении сайтов или соцсетей люди видят приглашение зарегистрироваться в онлайн-панели. Затем им приходят предложения поучаствовать в опросах.

«Онлайн-панель предусматривает двухэтапный отбор, — объясняет Филипп Биканов. — На платформе уже зарегистрированы около ста тысяч человек. Среди них происходит определенная ротация — часть отсеивается, на их место через рекламу приходят другие и так далее. Именно из них набирается выборка респондентов для нас».

3. Если я редко пользуюсь соцсетями, у меня минимальные шансы узнать об опросе?

Шанс попасть в выборку онлайн-панели действительно неравномерный для всех: у кого-то из белорусов вообще нет доступа к интернету, у других — включен блокировщик рекламы.

«Главная проблема онлайн-выборки в том, что она может быть слегка смещена в определенную сторону, показывая не совсем то, что происходит на самом деле. Потому что люди, которые пользуются интернетом, попадают в онлайн-панель и знают, как там зарегистрироваться (и им не лень пройти все вопросы), могут значительно отличаться от всего населения белорусов.

Но вероятностные выборки у нас можно делать только двумя способами — либо лично, когда ты заходишь в каждую, например, пятую квартиру в случайно выбранном доме и разговариваешь с представителем семьи, либо через телефонные звонки. Понятно, что в сегодняшней Беларуси провести офлайн-опрос так, чтобы он прошел мимо властей, не получится. Формально у нас даже для маркетинговых исследований творожков или матрасов нужно получать аккредитацию.

То же самое с телефонными исследованиями, при которых генерируется массив номеров, а из него выбирается определенное количество, и по ним потом звонят специалисты колл-центра. Внутри Беларуси такое тоже не сделаешь, а из-за границы это стоит просто невероятных денег. Оно того и не стоит, потому что в телефонном разговоре, даже если ты дозвонился до человека, ты не проведешь длинный получасовой опрос.

Поэтому 99% работы, которую я и моя команда выполняем по белорусским исследованиям, мы проводим через онлайн-панели».

4. В последнем опросе у вас совсем не было жителей деревень, почему?

«В онлайн-панели нет достаточного количества сельских жителей. У нас 22% населения живет в сельской местности, и это, как правило, люди старшего возраста, которым сложно где-то зарегистрироваться. Иногда мы учитываем людей из сельской местности, но с оговоркой, что это довольно условно. Например, в деревне Боровка живет более тысячи человек, и в самом маленьком городе Беларуси, Дисне, тоже примерно такое же количество жителей. Сильно ли там будет отличаться жизнь? Думаю, нет.

Поэтому для некоторых исследований мы можем считать сельскими все поселки с населением ниже определенного порога. Плюс мы можем иногда прогнозировать, как бы отвечали сельские жители на наши вопросы, потому что есть исследования по сельским жителям, по которым видно, что они более консервативны и скорее склонны поддерживать власть», — объясняет собеседник.

5. Если выборка в опросах неполная, насколько объективными можно считать их результаты?

«Любая выборка, по сути, это модель общества. И ни одна модель не суперточна, но некоторые из этих моделей очень полезны. И я думаю, что то, что мы делаем, очень полезно», — комментирует социолог.

Быть уверенными в том, что исследования через онлайн-панели не оторваны от реальности, социологам помогают в том числе утечки опросов официальных структур.

«Очевидно, что опросу от Института социологии про уровень доверия Лукашенко мы верить не можем. Но если там публикуется что-то насчет медиапотребления (что для вас основной источник информации — телевизор, интернет или радио), то почему нет? И когда их данные утекают, мы можем сравнивать их с нашими онлайн-опросами. Различия в результатах у нас есть, но в динамике и там, и там наблюдаются общие тренды.

Эти различия предсказуемы. И мы понимаем, что то, что мы наблюдаем, — это не феномен нашей выборки в онлайне. Это феномен в белорусском обществе в целом».

«Кроме этого, мы анализируем различные доступные данные. Например, опрос проекта «Белорусский трекер перемен» показывает тренд на увеличение социального оптимизма и доверия к власти. Эти данные объясняются также исследованиями BEROC, которые показывают устойчивый рост удовлетворенности экономическим состоянием в стране. Также «Белорусский трекер перемен» проводит опросы, похожие на опросы Chatham House, например, про войну. Результаты этих опросов не сильно отличаются, соответственно, мы можем относиться к ним с доверием».

6. Сколько людей обычно нужно для исследования

Обычно это около 800-1000 человек — такая цифра считается достаточной для выборки.

«Главное — понять, насколько точно мы хотим увидеть малые срезы. Так, в политических вопросах малые срезы довольно важны, потому что у нас фрагментированное общество, у нас сейчас политический конфликт. Есть люди, которые категорически против власти, есть те, кто ее поддерживает. Здесь мы не можем говорить о белорусах в целом как о чем-то монолитном.

 А вот в опросах по поводу войны у нас уже общественный консенсус — он антивоенный. Так или иначе, тысяч людей обычно хватает, чтобы выделить разные сегменты населения».

 7. На онлайн-платформе зарегистрированы одни и те же белорусы. Значит ли это, что на разные опросы постоянно могут отвечать одни и те же люди, становясь так называемыми профессиональными респондентами? Это как-то контролируется?

«Это контролируется на уровне панели. Как это выглядит для респондентов вообще? Человек не знает, в каком опросе он окажется. Он не может сам взять и поучаствовать во всех доступных опросах, потому что ему отправляется специальное приглашение. И мы можем настроить работу так, чтобы приглашение не высылалось людям, которые в этом месяце участвовали в более чем двух опросах, например».

8. Какая у людей основная мотивация участвовать в опросах? Только деньги?

«Онлайн-панели платят за участие. Обычно за пару месяцев можно заработать сумму, чтобы сходить на ужин в ресторан.

Но людям иногда просто приятно почувствовать себя экспертом, приятно, когда их мнением интересуются. Это особенно ценно в авторитарной стране. После опросов мы собираем фидбэки, и многие люди благодарят за такую возможность. Обычно от маркетинговых опросов положительных отзывов меньше».

9. Насколько это безопасно для белорусов внутри страны?

«Во-первых, каждый сам решает, в какой степени предоставляет информацию онлайн-панели. Изначально человек регистрируется и может оставить свои данные, но может ограничиться возрастом и электронной почтой. Дальше уже в самом опросе могут быть разные вопросы. Строку про номер телефона можно убрать. А когда мы задаем вопрос о месте жительства, часто видим, что многие люди фильтруются именно на этом этапе.

Серверы онлайн-панели находятся за границей, и можно допустить, что потенциально случится слив — например, списка зарегистрированных. Но связать слитый датасет с кем-то конкретным будет суперсложно (только если человек в опросе сам не рассказал что-то очень личное: что вот в моей деревне под Лепелем вчера сдохла корова)».

10. Учитывается ли, что в тех же политических опросах белорусы могут лгать в ответах (например, из-за страха)?

«Мы допускаем такое. И даже просчитывали фактор страха вместе с коллегами Григорием Астапеней и Константином Нестеровичем, проводя специальное моделирование, какая реакция может быть у человека, если ему страшно: а) он может просто закрыть опрос, б) он пойдет до конца и будет нас обманывать. По результатам моделирования Chatham House зафиксировали реалистичное возможное искажение информации по отдельным вопросам на уровне 8-9%.

При этом многие люди в Беларуси исключены из информационной повестки дня, они не знают, что репрессии продолжаются массово. И они спокойно могут дать нам свое честное мнение о «скорее не доверяю Лукашенко».»

11. Какая вероятность того, что таргетинг привел к вам членов БРСМ или сотрудников КГБ, и они также влияют на результаты опросов?

«Конечно, они есть в стране и могут принять участие в опросе. Но, кроме того, что на онлайн-панелях появляются политические опросы, там еще очень много маркетинговых. Там даже большинство опросов — маркетинговые, потому что исследуют там не только «сбежавших змагаров», таких как я, но исследуют еще и бизнес, в том числе из России».

12. Кто-то скажет: столько «но» и компромиссов, зачем тогда все это?

«Исследования помогают делать выводы, а это нужно делать, чтобы не думать, что у Лукашенко 3% поддержки. Мем был хорош, с точки зрения политтехнологий вообще круто делать так, чтобы Лукашенко выглядел смешно. Но известно, что три процента — это не его реальный уровень поддержки, он значительно больше. Если акторы, кому не все равно, что в Беларуси происходит, будут делать что-то, ориентируясь на реальную ситуацию в стране, я думаю, это будет полезно для всех.

Например, относительно последнего нашего исследования идентичности, где видно столкновение двух белорусских национальных нарративов. Я думаю, его стоит прочитать сегодняшним политикам. Потому что если завтра Лукашенко исчезнет, а вместе с ним Карпенков, Качанова и другие, и к власти придет Светлана Тихановская и ее кабинет, все остальные белорусы все равно никуда не денутся. Те, у которых другое представление о национальном возрождении и ценностях.

Новому правительству нужно будет работать с реальностью, а не с вымышленной страной. Иначе мы будем иметь ситуацию, похожую на ту, что была в девяностые: никому не будет интересно, что на самом деле там были хорошие демократы, которые говорили правильные вещи, потому что общественное мнение так не работает. Найдутся люди, которые будут говорить, что националисты хотят вас заставить говорить исключительно по-белорусски и расстреливать за то, что вы говорите по-русски. И если не оперировать нормальным представлением о том, что такое Беларусь и белорусы, то в подобные ловушки довольно легко попасть».

• 9
• 0
• 1
• 4
• 0
• 1
• 0
• 0